Предмет и проблематика методологии истории
ПРЕДМЕТ И ПРОБЛЕМАТИКА МАРКСИСТСКО-ЛЕНИНСКОЙ МЕТОДОЛОГИИ ИСТОРИИ. Правильное понимание творческой природы и особенностей эволюции ист. материализма имеет фундаментальное значение для определения предмета и задач современной марксистско-ленинской методологии истории как одной из специальных областей разработки метода, единого для всех общественных наук. С точки зрения марксизма, несостоятельны не только попытки выделить методологию истории в область чисто абстрактных положений, не меняющихся с развитием исторической науки, но и вытекающая отсюда близкая по существу к телеологическим воззрениям тенденция свести изучение реальных исторических объектов к поискам подтверждений заранее высказанных положений, к описанию тех или иных модификаций процесса, характер и закономерности которого уже выявлены в наиболее общей логической форме. Общие понятия - необходимая посылка и составная часть конкретно-исторического исследования. Они придают ему направленность, сокращают - при наличии других необходимых условий - путь к познанию сущности объекта, к выявлению его наиболее общих и сравнительно постоянных отношений и связей, повышая в конечном счете степень достоверности, истинности исторического знания. Но не менее важно обратное воздействие исследования на методологию истории: движение мысли от абстрактного к конкретному есть движение не только вширь, но и вглубь, обогащающее и видоизменяющее и отдельные понятия и всю их систему. Отличие от всеобщего, - заметил Маркс, - есть именно то, что составляет развитие самого всеобщего (см. там же, т. 12, с. 711): в исторической действительности, а стало быть и в познании, которое к тому же способно отобразить действительность не сразу и не полностью, а лишь в приближении, в известном огрублении.
Теоретическое решение центральной для методологии истории (как и теории познания вообще) проблемы достижения объективной истины не означает, однако, автоматического устранения трудностей в самом историческом познании. Тут налицо противоречие: прежде всего противоречие между общим и особенным, соответственно логическим и конкретно-историческим аспектами воспроизведения прошлого - противоречие, движущее вперед познание и вбирающее в себя так или иначе все остальные его проблемы, трудности, противоречия. Часть этих проблем не является специфичной только для исторического познания: естествознание 20 века сталкивается в какой-то мере с подобными же проблемами. Такова, например, особая «текучесть» объекта: при всем отличии внутри истории эпох замедленного, постепенного развития от эпох скачкообразного, революционного продвижения вперед для эволюции человеческого общества в целом характерна исключительная быстрота качественных изменений; чем ближе к современности, тем чаще познание уже происшедших перемен совпадает с новыми переменами, по отношению к которым все прежнее развитие выступает как их историческое подготовление и предыстория. С этим связаны известные трудности в применении принципа историзма при определении критерия объективной истины в познании прошлого. Другой, также неспецифический, но существенно важный момент: общее выступает в истории с необычайно большим "спектром" многообразия, чаще всего в форме неповторимого, т. е. содержит огромные индивидуальные отклонения от всеобщей закономерности, притом отклонения, создаваемые не только различием материальных условий, которые можно констатировать с предельной точностью, но и воздействием массы привходящих обстоятельств, случайностей, заслоняющих и видоизменяющих действие долговременных, коренных факторов и делающих невозможным буквальное повторение одной и той же ситуации. Для исторического познания отсюда проистекает особая сложность как включения отдельного в общую картину движения истории, так и сложность включения универсальных взаимосвязей в анализ отдельного, порождаемая этим возможность разрыва между ступенями и формами исследования - между описанием и объяснением, частным исследованием и обобщением.
Наряду с указанными историческое познание обладает особенностями, присущими лишь ему. Первая - ограниченность поля зрения историка сохранившимися от прошлого памятниками (в том числе ограниченность социальная, связанная с неравноправием угнетенных масс, "молчанием" народа); невозможность непосредственно наблюдать изучаемый объект, проверить правильность выводов с помощью прямого эксперимента. Вторая, более общая особенность, отличающая историческое познание от естественнонаучного: если для последнего, какие бы изменения ни вносила эволюция науки и производственной деятельности людей, объектом изучения остается внешний по отношению к человеческому обществу мир природы, то в историческом исследовании общество встречается с самим собой; объектом изучения является сам субъект исторического движения - та история, которая "сделана нами" (см. К. Маркс, там же, т. 23, с. 383, прим.), причем этот объект представляет собой предельно противоречивое целое, существующее на протяжении долгого времени по преимуществу в виде классового антагонизма. Эта особенность накладывает отпечаток на весь ход исследования, особенно на его концепционную сторону, но также и на отношение историка к материалу, с которым он оперирует, на природу исторического факта. Имеющий независимую от сознания исследователя объективную основу, исторический факт вместе с тем вдвойне "субъективен": с одной стороны, поскольку в нем выражена какая-то сторона противоречивого исторического целого, в силу идеологической окрашенности большинства письменных источников, слияния их во многих случаях с историографией и т. д.; с другой стороны, в силу ретроспективности даже первичной операции - выявления и отбора фактов, операции, которую историк производит, иногда не замечая этого сам, под углом зрения ранее сложившейся концепции, представления о процессе в целом, в конечном счете как участник исторического движения своего времени, отражающий определенную сторону современной ему действительности.
Все эти особенности исторического познания необходимо иметь в виду не только в целях предотвращения вульгарных, догматических искажений марксистско-ленинского метода, но прежде всего для последовательного отмежевания материалистов от идеалистических направлений исторической мысли. Непонимание диалектики ист. познания питает как эмпиризм, абсолютизирующий факт и порождающий иллюзию непосредственного воспроизведения истории "как она была", так и априоризм, навязывающий историческому познанию рассудочные схемы и построения, абсолютно отвлеченные от реального хода событий или искусственно выпрямляющие его; наконец, именно здесь гносеологический источник субъективистских и релятивистских концепций, сторонники которых отрицают самую возможность воспроизведения подлинной картины прошлого и видят задачу методологии истории по преимуществу в отыскании наиболее эффективных средств упорядочения фактического материала в соответствии с избранным историком взглядом, целевой установкой. Отвергая эти воззрения, марксистская методология истории не ограничивается простым противопоставлением им принципа объективности, достоверности, конкретности исторического познания. С точки зрения марксизма, противоречия исторического познания преодолеваются - при наличии правильного метода - только в ходе самого исследования: прежде всего тем, что исследователь, вооруженный объективным (материалистическим) критерием отделения первичного от вторичного, необходимого от случайного, способен выявить ведущую тенденцию исторического развития, т. е. реальную форму, в которой конкретизируется закономерность. В истории закон выступает лишь как типическое - "...то, чту Маркс однажды назвал "идеальным" в смысле среднего, нормального, типичного капитализма" (Ленин В. И., Соч., т. 28, с. 218). Типизация в таком ее понимании не имеет ничего общего с произвольными построениями, подобными "идеальным типам" М. Вебера и его продолжателей. Марксистско-ленинская методология истории в определении типического идет от исторического прецедента, т. е. от наиболее выраженной, зрелой формы самого общественного развития и вместе с тем формы, наиболее изученной на данной ступени знания (два аспекта, принципиально связанных, но не всегда и не обязательно совпадающих, особенно при изучении ранних этапов всемирной истории). Идти от прецедента не значит, однако, просто копировать его. Речь идет о сложном процессе выделения из цельной системы фактов, составляющих неповторимый облик данного общества, фактов и связей, наиболее существенных и характерных не для него одного, конструирования как бы новой системы причинных связей, взаимозависимостей и т. д., утратившей индивидуальные черты познаваемого объекта и лишь в силу этого способной служить орудием исследования аналогичных обществ, многообразных социальных структур, которые соединяют в себе, притом в самых различных соотношениях, господствующий способ производства и соответствующие ему политической, идеологической "надстройки" с остатками старых формаций и зародышами новых, а также с переходными ступенями и формами. Таким образом, от "модели" историческое исследование вновь возвращается к действительности, от нее - к новой "модели", воспроизводящей более широкий круг явлений с включением в него новых моментов и сторон развивающегося исторического процесса и т. д. Так, опыт социально-экономического развития Англии, теоретически переработанный Марксом, послужил ключом к анализу иных форм и вариантов капитализма; прусский и американский типы аграрной эволюции, вскрытые Лениным, дали ему возможность наиболее глубоко и всесторонне раскрыть закономерности и особенности развития пореформенной России, а через них - новый тип всемирно-исторического развития, характерный для значительной группы стран в 20 веке. В свете этого марксистско-ленинская методология истории определяет содержание и границы применения сравнительно-исторического метода, задачи и условия научной разработки концепции всемирно-исторического процесса: не путем механического суммирования данных по истории отдельных стран и народов, а такого обобщения этих данных, при котором национальное, специфическое понимается в своей подлинной сущности как особая форма всеобщего, универсального; история отдельной страны рассматривается в диалектическом единстве внутренних и внешних условий, с учетом воздействия мировой исторической среды; объективно оценивается роль передовых стран и народов, которые в силу определенных исторических обстоятельств, а не каких-нибудь прирожденных - расовых, национальных и т. п. - свойств оказались на данной ступени развития двигателем всемирного прогресса, творцом его классических форм. Благодаря этому и так называемые "исключения" из закона не только не отпадают, но получают единственно научную оценку в качестве необходимых звеньев всемирно-исторического процесса, а сам процесс предстает в своем действительном единстве - единстве многообразия (методологическая основа марксистской критики европоцентристских, азиоцентристских и т. п. ненаучных концепций).
Противоречие между общим и особенным, индивидуальным, между исторической закономерностью и историческим фактом снимается также рассмотрением истории как процесса превращения возможности в действительность. Несостоятельность ходячей идеи эволюции, концепций прямолинейного прогресса замечали наиболее проницательные мыслители домарксовой эпохи (например, Вико и особенно Гегель, Чернышевский). Но только исторический материализм сумел вскрыть объективную природу зигзагообразного развития общества с повторениями тех или иных сторон пройденного, отступлениями в сторону от магистральной линии прогресса, различием его форм и темпов в пределах одной и той же всемирно-исторические ступени развития. Без учета этих моментов объективный принцип изучения истории превращается в объективизм, неизбежной становится фаталистическая трактовка закона как некоего абсолюта, действующего в одном, наперед заданном направлении. Если постановка цели, следование определенным, в большей или меньшей степени осознанным интересам составляет качественную особенность человека и человеческого общества, то и исторический процесс нельзя понять и воссоздать вне данной его стороны. "Мысль о превращении идеального в реальное глубока: очень важна для истории" - отмечал в своих заметках на гегелевскую "Науку логики" Ленин (там же, т. 38, с. 102). Марксизм видит решение труднейшей проблемы соотношения, в том числе несовпадения, цели и результата исторической деятельности людей в материалистической трактовке "возможного" - не в виде чисто мысленного идеала, а прежде всего как одной из тенденций самой действительности, социально-экономическая основа которой не только обусловливает политические и духовный процессы, но и изменяется под их воздействием. С этой точки зрения вся история представляет собой процесс возрастающей (несмотря на многие отступления) объективизации субъективного, иначе говоря, - процесс перехода от начальных ступеней прогресса, когда разные возможности создавались не столько сознательной деятельностью людей, сколько различием стихийно складывающихся географических и вообще естественноисторических условий, к более зрелому состоянию, для которого характерно приближение общественного сознания к действительности и, что особенно важно, превращение передовых идей в организованные и целенаправленные действия революционных классов и партий, аккумулирующих протест, чаяния, энергию народных масс. С революционной борьбой в широком смысле и с ее высшей формой - социальной революцией - связано появление во всемирной истории возможности выбора пути в том смысле, который вкладывал в это Маркс: "Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, ...не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов" (Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 23, с. 10).
В марксистско-ленинской методологии истории категории возможности и действительности являются также ключевыми в раскрытии единства и многообразия исторического процесса. Именно на данной основе исследование от анализа отдельных сторон, "клеточек" прошлого может перейти к воспроизведению целого в качестве равнодействующей - как результата взаимодействия и борьбы, которая превращает одну из ряда реальных возможностей в конкретный путь, вариант, тип движения общества. Исторические закономерность предстает в познании с еще одной стороны: в виде логически выраженного процесса реализации той возможности, которая более всего отвечает объективным условиям и воплощена в деятельности передовых классов, общественных сил (так, революция, потерпевшая поражение, закономернее, «почвеннее» временно восторжествовавшей реакции; сами действия реакционных классов, например, крупные социальные и политические реформы, раскрываются в зависимости - прямой, но чаще всего сложной, опосредствованной - от сопротивления и действий масс, в качестве "побочных продуктов революции"). Из диалектической трактовки природы ист. процесса вытекает понимание исторического события не как эмпирически данного, внешнего и чисто случайного по отношению к закономерно протекающему процессу, а как его воплощения, взятого во всей сумме конкретно сложившихся взаимосвязей и соотношения классовых сил. Историческое событие - это узловой пункт, в котором выявляется способность людей к осуществлению вызревших задач, происходит "взрыв" противоречий, проверка и видоизменение цели реальной действительностью. Последняя только при таком методе ее изображения приобретает свойственный ей многокрасочный облик, включающий "сознание, волю, страсть, фантазию" (см. В. И. Ленин, Соч., т. 31, с. 75), притом не только исторических деятелей, но и целых народов, классов, широких масс. Из того факта, что "...воли отдельных людей, каждый из которых хочет того, к чему его влечет физическая конституция и внешние, в конечном счете экономические, обстоятельства (или его собственные, личные, или общесоциальные), что эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто среднее, в одну общую равнодействующую, - из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля участвует в равнодействующей и постольку включена в нее" (Энгельс Ф., см. Маркс К. и Энгельс Ф., Соч., 2 изд., т. 37, с. 396). Под этим углом зрения марксистская методология истории выделяет проблему человека в истории и социальную психологию в качестве необходимого компонента реконструкции исторического процесса.
Таким образом, все движение исторического познания представляет собой разрешение его внутренних противоречий, отражающих противоречия самого объекта, - бесконечный процесс, каждый этап которого должен рассматриваться как с точки зрения углубления в сущность, природу общественного развития, так и по степени охвата многосторонности, воспроизведения целостности исторического движения. И тот и другой аспекты исследования являются одновременно логическими и историческими, в равной мере требуя обогащения прежних представлений анализом нового фактического материала, расширением источниковедческой базы. Исторический факт в той мере, в какой он в ходе исследования включен в сложное историческое целое и правильно понят, становится составным элементом концепции, общей реконструкции процесса; исследовательская гипотеза, подтвержденная анализом фактов, утверждает себя как относительная форма (ступень) абсолютной истины, а субъективные представления отдельного исследователя приобретают тем самым общенаучную значимость. В этом заключительном пункте исследования (итоговом на данной ступени знания) теория исторического познания уже не существует как нечто отдельное, отличное от теории исторического процесса.
Единство объекта, цели и метода определяет, в свою очередь, структуру науки, соотношение отдельных областей и отраслей ее, всего общественного знания, современное развитие которого, как и развитие науки в целом, характеризуется, с одной стороны, возрастающей специализацией, а с другой - тенденцией к сближению, к интенсивному развитию пограничных областей, к взаимному обогащению исследовательскими приемами: например, выделение области конкретных социологических исследований и использование их методики в анализе исторических структур, применение историками современных методов логического анализа, а также методов статистики, кибернетики и т. д.; вместе с тем идет общий процесс «историзации» во всех науках, включая точные, оказывающий обратное воздействие на развитие самой исторической науки.
Творческое развитие теоретических принципов и познавательных средств науки призвано не только обогатить практику исторического исследования, но и способствовать повышению роли исторического знания как одной из наиболее активных форм общественного сознания. Последний аспект, который всегда учитывается марксистами и который во многом определяет возросшее внимание к методологии истории со стороны историков-марксистов в СССР и за рубежом, исключительно важен в современных условиях. Гигантские революционные изменения в мире, вовлечение в активную историческую жизнь народов, долгое время рассматривавшихся их колониальными угнетателями лишь как объект истории, резко усилившаяся взаимозависимость между развитием отдельных стран и процессом поступательного движения человечества в целом - все это делает наиболее актуальными проблемы всемирности, неравномерности и многовариантности прогресса, интернационального и национального, требуя интенсивной разработки и большей, чем в прошлом, дифференциации соответствующих категорий и понятий. Тут действует и более широкая закономерность: если настоящее, правильно понятое в своей генетической связи с прошлым, служит важнейшим объективным критерием исторического познания, то, в свою очередь, исследование истории - необходимое условие для решения современностью ее собственных задач. В этой связи внимание историков-марксистов привлекает, в частности, проблема повторяемости - не только в ее общеисторическом и гносеологическом плане (повторяемость как необходимая сторона прогресса, момент познания единства истории), но и под углом зрения неиспользованных в прошлом возможностей и вариантов развития, поиска более прямых, "экономных" путей поступательного движения общества. Именно новизна совершающегося требует углубленного анализа и всестороннего учета опыта истории. Отсюда вытекает еще одна задача марксистско-ленинской методологии истории: теоретическое вооружение исторической науки для более действенного участия ее в формировании положительных традиций, прежде всего традиций освободительной борьбы и революционного преобразования мира, а также для участия в критическом анализе уроков прошлого, в очищении прогрессивных традиций от случайного, ложного, чуждого им.
То обстоятельство, что историческое знание есть всегда по преимуществу знание актуальное, признавалось и признается с разных позиций представителями домарксистской и немарксистской исторической науки. Лучшие из них открыто связывали свои взгляды с определенной классовой, партийной в широком смысле, позицией, совпадающей с надеждами угнетенного большинства, борьбой за прогресс. Но признания связи между историей и политикой делались и историками реакционного толка, хотя для буржуазной историографии в целом более характерна, особенно по мере обострения классовой борьбы, тенденция к затушевыванию этой связи, к провозглашению «надклассовости» исторического знания (в ряде случаев являющаяся добросовестным заблуждением, иллюзорной попыткой историка отстоять перед лицом реакции свое право на беспристрастное научное исследование). В конечном счете решающим является не субъективное осознание партийности, а ее объективный характер: взаимосвязь мировоззрения и метода с действительностью, содержащей в себе как прогрессивную, так и консервативную, реакционную стороны. Благодаря тому, что марксизм дал строго научное обоснование социальной природы функции исторического знания, он смог органически объединить в единый принцип объективность и партийность исследования прошлого, выделив два его главных аспекта: 1) совпадение коренных классовых интересов пролетариата с потребностями общечеловеческого прогресса, находящее адекватное отражение в материалистической философии истории, и 2) активное, сознательное, целеустремленное использование результатов строго научного исследования в общественно-революционной практике. Так понятый принцип партийности ничего общего не имеет с субъективизмом, прагматическое приспособлением истории к злобе дня, с наивным резонерством и подгонкой исторической действительности под заранее заданные схемы и идеалы: "...правда не должна зависеть от того, кому она должна служить" (Ленин В. И., Полн. собр. соч., 5 изд., т. 54, с. 446). Вместе с тем строгая научность марксизма несовместима с нейтральностью, принятием всего существующего как необходимого. Она исключает объективизм - разновидность метафизического мышления, которое, будучи неспособно выйти за рамки простой констатации многосторонности исторического процесса и вскрыть механизм его противоречивого самодвижения, вместе с тем несет в себе в данном случае и определенную общественно-политическую тенденцию: затушевывание классовых противоречий, утверждение мнимого равноправия противостоящих друг другу сторон исторического целого. В отличие от буржуазного объективизма, марксистская методология истории разрабатывает критерии исторической оценки под углом зрения диалектики общественного обновления, развития в конкретных исторических условиях конфликта и борьбы нарождающегося с господствующим и отмирающим, притом не ограничивается выделением общей прогрессивной линии развития, но и отмечает качественно разные формы прогресса. Поэтому поиск объективных мотивов тех или иных действий, которые в классовом обществах сплошь и рядом носят далеко не идиллический характер, не означает, что марксизм оправдывает любые действия. Напротив, одной из наиболее существенных для исторического исследования он считает проблему превращения исторической необходимости и обусловленной временем ограниченности в ошибку, заблуждение и вину (эта проблема внутренне связана с охарактеризованной выше проблемой возможности и действительности, но имеет и более непосредственный, в том числе персональный, аспект).
Принцип объективности и партийности определяет отношение марксистской историографии к буржуазной: идеологическое размежевание, непримиримая критика идеалистических основ последней, отказ от поисков каких-либо промежуточных, эклектических "смычек" внутренне несовместимых мировоззрений не исключают использования ценных фактических данных, свежих наблюдений, исследовательских гипотез и частных концепций. В плане истории знания имеет место диалектический процесс преемственности и отрицания: одностороннее выделение одного из этих моментов не раз порождало как некритическое отношение к предшествующим этапам и представлениям, так и крайний нигилизм вульгарно-социологического толка. Преодоление обеих крайностей требует учета сложного соотношения между конкретными методами и приемами исторического исследования того или иного историка и философским, политическим мировоззрением, невозможности прямого сведения первого ко второму (хотя средства исторического исследования не автономны от теоретических позиций исследователя). Ограниченность и несостоятельность буржуазной методологии истории обнаруживаются с наибольшей силой в сфере обобщения, исторического синтеза, но даже здесь ложные в целом взгляды могут нести в себе противоречащий их основному содержанию рациональный элемент и в ряде случаев быть формой, в которой впервые выдвигается та или иная важная для науки проблема. Данное положение не теряет своего значения и в современных условиях с тем отличием от прошлого, что, с одной стороны, эволюция буржуазной исторической мысли все более отражает процессы реакционного перерождения капитализма и его духовной культуры, а с другой - испытывает действие перемен, происходящих в современном мире, не может не реагировать в той или иной мере на существование и растущее влияние марксизма. Кризис буржуазной методологии истории принял ныне особенно явственный характер с постоянным возвращением к уже, казалось, отброшенным концепциям, но в подновленной и потому еще более противоречивой форме.
M. Я. Гефтер, Москва.
Советская историческая энциклопедия. В 16 томах. — М.: Советская энциклопедия. 1973—1982. Том 9. МАЛЬТА - НАХИМОВ. 1966.