Деконструкция (СЗФ.ЭС, 2009)

ДЕКОНСТРУКЦИЯ (фр. deconstruction) - термин, введенный первоначально фр. переводчиками и комментаторами М. Хайдеггера для перевода понятий Destruktion и Abbau, а затем использованный в гораздо более общем контексте и введенный в широкий оборот Ж. Деррида. Будучи вначале лишь одной из потенциально бесконечного ряда «неразрешимостей» (термин позаимствованный в свою очередь, у К. Геделя), т.е. операциональных псевдопонятий, термин «деконструкция» тем не менее сделался в академических кругах, прежде всего в американском литературоведении, ключевым словом, едва ли не синонимичным всему парафилософскому предприятию Ж. Деррида. Важной стратегемой деконструкции является избегание определения, редукции, предикации по отношению к себе. Она ускользает от быстрого по(н)ятия, овладения, у-своения и присвоения, особенно охотно (и безуспешно) уклоняясь от квалифицирования ее как метода, процедуры, стратегии, анализа, акта. Можно предварительно иметь в виду под деконструкцией некоторое внимание к предмету, предполагающее симпатию, любовь, подражание, рабство, опеку и другие виды эротичности, и вместе с тем дистанцию, свободу, осторожность, сопротивление, опаску, гигиену.

Преимущественным, но отнюдь не исключительным предметом деконструкции выступает метафизика, или, точнее, лого- (фоно-архео-телео-фалло-) центризм как способ мышления. Он разворачивается прежде всего в фигуре присутствия, тождества, наличия: данность познанию, соответствие идеи и вещи, сущность, настоящее, примат мысли над речью, а речи над письмом и т.д. Именно деконструкция квази-периферийной для классической метафизики пары речь-письмо исполнила самоучреждающий жест самой деконструкции и имеет для нее характер примера (во всей амбивалентности этого слова), но также и ключа к деконструкции классических оппозиций-иерархий, таких как: душа-тело, человек-животное, форма-материя, истина-ложь, философия-нефилософия. Письмо понимается здесь не только и не столько в его тривиальном смысле, сколько как архиписьмо, как изначальная вовлеченность в игру означающих, (дез) организующая сеть различий, отсутствий, стираний, отсылок, следов и навсегда откладывающая окончательное трансцендентальное означение.

Приоритет речи над письмом стал у Ж. Деррида фокусом, воплощением и аллегорией всей европейской идеологии - «белой мифологии», для демонтажа которой оказывается необходимым поставить под вопрос оппозиции выражения и указания, прямого и переносного (метафорического), собственного и несобственного смыслов, серьезного и несерьезного, нарочного и нечаянного использования языка, а также духа и буквы, имен собственных и нарицательных, собственного и заимствованного (цитированного), подлинного и поддельного, де-юре и де-факто, семантики и синтаксиса.

Деконструкция каждой из пар недостижима простым применением какого-то «деконструктивного алгоритма», но требует всякий раз изобретательности, превращающей дерридарианский корпус в поразительную череду сугубо своеобразных, но подчиненных упрямо гибкому канону «инвенций». Каждая из них производится через нетривиальное разрешение оппозиции, необходимо предусматривающее двойной жест переворачивания иерархии (выявление очага сопротивления, режим благоприятствования ему) и общий сдвиг всей системы (а-логичное создание «неразрешимости», парадоксально разрешающей оппозицию). Цепь таких неразрешимостей потенциально незамкнута, гетерогенна, негенерализуема, что заведомо взрывает любой возможный список: differance pharmakon/gift/Gabe/don, supplement/greffe/trace, hymen, parergon/hors-d'oeuvre/ hors-texte, iterabilite, marge, fin/cloture/telos, arche столь же неотрывны друг от друга, сколь и от текстов, чтение которых их выявило/породило. Они реализуют тактику смены тактик, замысел удивления и расплоха, мета- и парадокса, рабской верности тексту и его испытания переводом, они чертят зигзаги, идут в обход, стимулируют (не) понимание, читают/пишут, вычитывают/ вчитывают на полях, между строк и между текстами. Сингулярность каждой траектории усугубляется, особенно в последних текстах Ж. Деррида, настоятельными автобиографическими мотивами, а также размышлением над складывающимися судьбами самой д., превратившейся параллельно с плодотворным творчеством автора в мощную межнациональную и междисциплинарную индустрию. Для Ж. Деррида это лишь пример «традиции» вообще. Деконструкция (в) традиции, понятой как письмо/ текстура, выявляет в предании игру передачи/ предательства и выполняет ее. Продумывание, постановка и перепостановка под вопрос логоцентристской традиции предполагает и деконструкцию, и реактивацию традиции собственно деконструкции, традиции, включающей хайдеггеровскую деструкцию, гуссерлевскую деседиментацию (реактивацию занесенных историческими осадками смыслов), ницшевскую переоценку, гегелевское снятие, кантовскую критику, софистско-сократовскую эвристику и т.п. В то же время имеется в виду выход из философии, работа с ней, разработка не-философской, не логического типа когерентности, открытие философии такому Другому, которое уже не было бы «другим» философии, производство деконструктивистского двойника философского текста, внимание к практикам, релятивизирующим границы между философией и литературой, философией и политикой, философией и нефилософией и т.д. В этой работе, однако, нет бегства или «отречения» от философии; напротив, Ж. Деррида стремится остаться на ее территории, чтобы, разделяя с ней ее опасности, рискуя подтвердить, углубить, укрепить как раз то, что подлежит деконструкции, снова выявлять ее ресурсы, предпосылки, ее бессознательное, свершать/завершать ее.

Современная западная философия. Энциклопедический словарь / Под. ред. О. Хеффе, В.С. Малахова, В.П. Филатова, при участии Т.А. Дмитриева. М., 2009, с. 133-134.