Дискурс

ДИСКУРС (DISCOURSE)

Рабочее определение

Способ высказывания и мышления о предмете, основанный на общих допущениях и служащий для формирования человеческого понимания этого предмета и действия в отношении него.

Происхождение понятия

Понятие «дискурс» возникает в лингвистике — науке о языке и его применении. В этом контексте дискурс обозначает формы устной или письменной коммуникации, используемые в разговорах лицом к лицу, публичных дебатах, на интернет-форумах и т.д. Дискурс анализируется в лингвистике, чтобы понять, как организованы коммуникативные процессы и как они функционируют. Однако в 1950-е годы британский философ Дж.Л.  Остин утверждал, что устные и письменные коммуникации являются не наборами нейтральных, пассивных сообщений, а речевыми актами, активно формирующими мир, как мы его знаем [Austin, 1962]. Мишель Фуко связал изучение языка с преобладающим в социологии интересом к власти и ее эффектам в обществе. Именно после этого понятия «дискурс» и «дискурсивные практики» стали вызывать все больший интерес у социологов.

Значение и интерпретация

Изучение языка и коммуникации было сосредоточено преимущественно на технических аспектах, например, на роли грамматики и грамматических правил в конструировании значения. Однако с конца 1950-х годов дискурс стал пониматься как тип действия и, поэтому, как некоторое вмешательство в мир. Рассматриваем ли мы политические группировки как террористические или как борющиеся за свободу, фокусируются ли новостные сообщения на причинах промышленных забастовок или на их разрушительных последствиях — все это оказывает влияние на то. как мы действуем. Понятие «речевой акт» изменило способ рассмотрения языка и повседневного общения. То, что ранее казалось незначительным, стало центральным для нашего понимания социальных структур и отношений власти, равно как для исследований культуры и массмедиа. Социологи смогли изучить, каким образом язык используется для упорядочения политических аргументов, исключения из дебатов определенных идей и контроля над тем, как люди обсуждают те или иные вопросы.

Несомненно, наиболее влиятельная теория дискурса принадлежит Мишелю Фуко, который изучал историю психических заболеваний (в его терминологии — безумия), преступлений, пенитенциарных систем и медицинских институтов. Фуко полагал, что множество дискурсов создает рамки, которые структурируют общественную жизнь и через которые осуществляется власть [Foucault, 2002]. Тем самым, дискурсивные рамки действуют, скорее, как парадигмы, устанавливающие пределы тому, что мы можем осмысленно говорить об определенном предмете, и тому, как мы можем о нем говорить. Дискуссии о преступлении, к примеру, структурированы в соответствии с господствующим дискурсом закона и порядка, что делает подчинение закону и принятие полицейского контроля над общественным порядком частью здравого смысла нормальной жизни. Возможность оказать сопротивление этому масштабному контролю или игнорировать закон в повседневной жизни почти немыслима. Это происходит вследствие того, что дискурс преступления предшествует вхождению человека в социальный порядок. Его поведение и мироощущение отчасти формируется этим дискурсом: человек усваивает общественные нормы и ценности через социализацию. Таким образом, дискурсы способствуют приобретению человеком чувства самости и личностной идентичности. Это служит полезным напоминанием о том, что у человека нет абсолютной свободы мышления, речи и действия — у человеческой деятельности всегда есть пределы.

Фуко в разработке понятия «дискурс» идет дальше, делая дискурс и дискурсивные практики ядром исследований власти. Он утверждал, что знание и власть внутренне связаны, а не противопоставлены друг другу. Академические дисциплины, такие как, например, криминология и психиатрия, которые пытаются найти объективное знание о преступном поведении и психических заболеваниях, также производят отношения власти, определяющие понимание преступлений и психических заболеваний и способы воздействия на них. Психиатрический дискурс устанавливает собственную границу между безумием и нормальностью, легитимируя специализированные медицинские институты изоляции, ухода за больными и их лечения. Аналогично, меняющиеся дискурсы преступления не просто описывают и объясняют преступное поведение, но и содействуют появлению новых определений преступников и способов обращения с ними [Foucault, 1975).

Критические замечания

Понятие «дискурс», без сомнения, является продуктивным и в целом было принято в социологии. Однако центральная идея Фуко о том, что дискурсы не связаны с конкретным социальным основанием (социальным классом), расходится с другими исследованиями феномена власти. Многие из них рассматривают власть как полученное и используемое личное или коллективное преимущество: в случае, например, патриархальной власти

мужчины удерживают и используют власть над женщинами, а правящие классы господствуют над подчиненными классами. Мысль о том, что власть анонимно «смазывает колеса» социальных отношений, игнорирует последствия властного неравенства. Впоследствии критика строится на утверждении, что преимущественный фокус на языке, речи и текстах придает им слишком большое значение. Для некоторых критиков это становится причиной возникновения «декоративной социологии», которая погружает социальные отношения в сферу культуры, избегая сложных и подлинно социологических проблем изменения баланса сил [Rojek, Turner, 2000]. Для формирования общественной жизни более существенными являются не дискурсы, а реальные социальные отношения и материальная культура.

Сохраняющаяся актуальность

Основная идея, что дискурсивные рамки играют ключевую роль в общественной жизни, остается продуктивной и важной при исследовании множества разнообразных предметов. К примеру, Я. Лесса для оценки деятельности финансируемого правительством Великобритании агентства, работающего с родителями-одиночками подросткового возраста, использует дискурс-анализ, позволяющий понять рассказы подростков, их родителей и опекунов [Lessa, 2006]. В противоположность преобладающему в обществе дискурсу, который представляет матерей-одиночек как безответственных, беспомощных «попрошаек», агентство помогло сформировать альтернативный дискурс о матерях-подростках как о молодых родителях, имеющих легитимное право на социальную поддержку. Этот альтернативный дискурс помог сбору средств и способствовал изменению восприятия данного явления. Исследование показывает, что господствующий в настоящее время дискурс редко не встречает возражений и потенциально может быть низложен, хотя в данном случае лишь на локальном уровне и в очень специфической области системы социального обеспечения. Борьба дискурсов подобного рода является, скорее, нормой, нежели исключением.

Исследования глобальных политических дискурсов гораздо масштабнее. Вслед за нападениями на США 11 сентября 2001 года, известными как «9/11», американское правительство запустило новый дискурс глобальной войны с терроризмом.

Согласно этому дискурсу нападения, совершенные террористами, были направлены не против США, а против демократии как таковой [Hodges, Nilep, 2009, p. 3]. Этот дискурс придал форму публичным дебатам, в которые были вовлечены различные социальные акторы, отреагировавшие на атаки террористов и стремившиеся их объяснить или оправдать. При этом дискурс войны с терроризмом установил в общественной дискуссии границу между «мы» и «они», способствуя созданию новых идентичностей, врагов и друзей.

Несмотря на то что язык и риторика войны, кажется, мало изменились с течением времени и в ходе бесчисленных войн, Д. Мачин утверждает, что визуальные репрезентации войны, будучи также типом нарратива, претерпели значительные изменения [Machin, 2009]. Используя метод мультимодального анализа (то есть соединяя различные коммуникативные источники — тексты, визуальный ряд, язык тела и т.д.). для изучения образов войны в Ираке в прессе 2005-2006 годов, он показывает, что текущие войны (например, в Афганистане) массмедиа стараются изображать как высокопрофессиональные миротворческие миссии, где солдаты заботливо защищают уязвимое местное население, в то время как вражеские потери исключаются из поля зрения. Вместо документирования конкретных событий военные фотографии призваны структурировать медийный материал, представляя общие темы, такие как «страдание», «враги», «бой» или «гражданское население». В частности, Мачин говорит о том, что дешевые снимки из коммерческих банков изображений все чаще используются в наиболее общем, символическом смысле. Военная фотография может поэтому рассматриваться как важный элемент нового дискурсивного конструирования современной войны.

Цитируется по изд.: Гидденс Э., Саттон Ф. Основные понятия социологии. М., 2018, с. 19-24.

Литература:

Austin J.L. How to Do Things with Words. London: Oxford University Press, 1962; см. также рус. пер.: Остин Дж. Как совершать действия при помощи слов // Остин Дж. Избранное. М.: Идея-Пресс; Дом интеллектуальной книги, 1999. С. 13-135.

Foucault М. The Archeology of Knowledge. London: Routledge, 2002 [1969]; см. также рус. пер.: Фуко М. Археология знания. СПб.: ИЦ «Гу-манитарная Академия»; Университетская книга, 2004.

Foucault M. Discipline and Punish, Harmondsworth: Penguin, 1975; см. также рус. пер.: Фуко М. Надзирать и наказывать: рождение тюрьмы. М.: Ad Marginem, 1999.

Hodges A., Nilep С. (eds). Discourse, War and Terrorism. Amsterdam: John Benjamin, 2009.

Lessa I. Discursive Struggles within Social Welfare: Restaging Teen Motherhood // British Journal of Social Work. 2006. Vol 36. No. 2. P. 283- 298.

Machin D. Visual Discourses of War: Multimodal Analysis of Photographs of the Iraq Occupation // Hodges A., Nilep C. (eds). Discourse, War and Terrorism. Amsterdam: John Benjamin, 2009. P. 123-142.

Rojek С., Turner B. Decorative Sociology: Towards a Critique of the Cultural Ihrn // Sociological Review. 2000. Vol. 48. No. 4. P. 629-648.